— Послушай меня, девочка, — заговорил Сэл. Его челюсти сжались, а в тяжелом взгляде вспыхнула угроза. Дженнифер, увидев это, представила себе, сколько отпетых головорезов, не боящихся ни бога, ни черта, тушевались и пасовали под этим взглядом. — За двадцать шесть лет службы я не пропустил ни одного рабочего дня. Даже когда мне случалось схлопотать пулю, я все равно писал отчеты — прямо на больничной койке. Я заслужил право проводить свое свободное время так, как мне нравится. А с твоей стороны я хотел бы видеть поменьше дерзости и побольше уважения. В конце концов, я тебя вырастил.
— Меня вырастила мама, — ответила Дженнифер, поднимаясь со стула и с вызовом глядя на отца.
Они находились на кухне двухэтажного, крытого дранкой дома в колониальном стиле. Пол кухни был выложен той же вытершейся черно–белой плиткой, что и в тот день, когда однажды утром Джен обнаружила тело матери, распростертое на раковине, в которую била струя холодной воды. Из живота матери торчал кухонный нож, а кровь стекала по дверцам шкафчика прямо на ее голубые домашние шлепанцы, окрашивая их в багровый цвет.
— Мама делала все, что нужно было делать: готовила, убирала и всегда оказывалась рядом, когда я в ней нуждалась. Но в основном она тратила свою жизнь, дожидаясь твоего возвращения домой. Пьяный или трезвый — для нее это не имело значения, главное — чтобы ты вернулся живым.
— У каждого из нас была своя работа, и каждый из нас делал ее, — едва шевеля губами, проговорил отец. — Мы старались выполнять свои обязанности как можно лучше, в противном случае ты не стояла бы сейчас здесь, а на стене твоей комнаты наверху не висел бы диплом с отличием.
— Ты со своими напарниками занимался лишь тем, что выполнял план по арестам, — парировала Дженнифер, — а образование я получила благодаря маминой работе и бабушкиным деньгам. Тебе я ничем не обязана.
Сэл встал и подошел к деревянным шкафам, висевшим на стене рядом с небольшим холодильником. Открыв дверцу, он достал ополовиненную бутылку «Девара» и старую баночку из–под конфитюра, которую использовал в качестве стакана с тех пор, как Дженнифер была еще студенткой. Плеснув в нее на три пальца виски, он выпил его одним глотком.
— Чем–то, наверное, все же обязана, — сказал он, стоя спиной к дочери. — Ты захотела пойти по моим стопам и поступила на службу в полицейское управление. И мне необязательно видеть тебя в форме, чтобы с уверенностью сказать: ничего у тебя из этого не выйдет. По крайней мере, не в этой жизни и не на этой планете.
— Я пошла в полицию не благодаря, а вопреки тебе, — отрезала Дженнифер. — Газеты изображают тебя живой легендой, ветераны отзываются о тебе как об апостоле во плоти. Но далеко не все считают, что ты способен ходить по воде. Кое–кто даже полагает, что по справедливости тебе полагается симпатичная оранжевая роба и долгий тюремный срок.
— Абсолютно любой коп хорош настолько, настолько хороша добываемая им информация, — сказал Сэл, поворачиваясь лицом к дочери. — От этого зависит и то, повесят ли тебе на грудь медаль или всадят в спину пулю. А из того, что ты мне сейчас сказала, я могу сделать только один вывод: в покойнике, плывущем по реке лицом вниз, и то больше оптимизма, чем в тебе.
— Так и есть, — ответила Дженнифер, сглотнув, чтобы не заплакать, ибо перед ее внутренним взором вновь возник образ матери, лежащей лицом вниз на раковине. Дженнифер тогда было пятнадцать. Одетая в университетскую форму, она стояла, крепко сжимая кулаки и чувствуя, как дрожат поджилки. — Прости, я забыла о том, что говорю с ходячей легендой. Ты — коп, раскрывший все преступления, с которыми сталкивался. Все, кроме одного, которое только и имело значение.
— Твоя мать покончила с собой! — рявкнул Сэл и с силой припечатал банку из–под конфитюра к поверхности кухонного стола. — Ты единственный человек, который когда–либо сомневался в этом. Ты ошибалась тогда и ошибаешься теперь.
— Она никогда не сделала бы этого, зная, что именно я найду ее тело, — сказала Дженнифер, мотнув головой. — Они ни за что не наградила бы меня подобными воспоминаниями. Черт, она даже с тобой не поступила бы так, хотя, видит бог, ты это заслужил!
— Давай передохнем, детка, — внезапно смягчившимся тоном предложил Сэл. — Оставь все как есть и смирись с этим. Начнешь копаться в прошлом — не оберешься неприятностей. Оно тебе нужно?
— Я полицейский, папа, — ответила Дженнифер, направляясь к двери. — И вдобавок твоя дочь. Я привыкла иметь дело с неприятностями.
Лютер Слайк вошел в вестибюль пятиэтажного многоквартирного дома из бурого песчаника, стоявшего на углу Восточной Двенадцатой улицы. Дженнифер остановилась у газетного киоска, стоявшего на противоположной стороне улицы, взяла свежий номер «Нью—Йорк пост» и бросила на прилавок четвертак. Затем она перешла через дорогу невзирая на красный свет и направилась к недавно вымытому фасаду здания, в котором скрылся Лютер. Поднявшись по пяти ступеням парадного, она подошла к двойной деревянной двери с хромированными ручками, блестевшими в свете утреннего солнца, и пробежала глазами фамилии шестерых жильцов рядом с кнопками домофона, пытаясь сообразить, кто из них мог понадобиться Лютеру. Нагнувшись, Дженнифер посмотрела в щелку жалюзи, закрывавших стеклянные окошечки двери с внутренней стороны, и увидела, что Лютер, уже преодолев первый лестничный пролет, заворачивает направо и начинает подниматься по второму. Она снова обратилась к кнопкам на домофоне, нажала их все, а затем навалилась на дверь и стала ждать. Кто–нибудь да откроет. Меньше чем через тридцать секунд все жильцы нажали на кнопки в своих квартирах, открывающие входную дверь, и лишь один из них поинтересовался, не курьер ли это.