— Я всего лишь сказал, что на меня девчонки не смотрят, — возразил Фелипе. — Однако это не означает, что я в них ничего не смыслю. Не слепой — вижу, что ты и другой игрок в твоей команде не так уж безразличны друг другу. Однако, сдается мне, ей хочется, чтобы первый шаг сделал ты. Набрался смелости — и заговорил. Что тебе, как итальянцу, наверное, вполне под силу.
— Не очень–то все просто, — проговорил Ло Манто. — Скажем так. Если, конечно, у тебя нет еще каких–то глубоких мыслей по данному предмету.
— Нет, — сказал Фелипе. — Все, что хотел, я сказал. В запасе ничего не оставил. Об остальном пусть судят специалисты вроде тебя.
Они подошли к скамейке рядом с полем для игры в софтбол.
— Присядем, — предложил Ло Манто. — Поговорить бы надо. Все собирался, да времени не было.
— О женщинах? — спросил Фелипе, плюхнувшись на скамью и скрестив под ней ноги.
— Об этом как–нибудь в другой раз, — произнес Ло Манто, садясь рядом с мальчишкой.
— Если насчет воровства, то не волнуйся понапрасну, — сказал Фелипе. — Я уже над этим думал. Хочу отвыкать потихоньку. Есть у меня такая дурная привычка, каюсь. Но сразу от нее мне не избавиться. Потребуется некоторое время, чтобы стать совсем уж чистеньким. Но я над этим вопросом работаю.
Ло Манто с улыбкой покачал головой.
— Да уж, придется тебе поработать, и работа будет нелегкой, — заметил он. — Тяжеловато тебе пришлось начинать: ни родителей, ни близких, ни крыши над головой. Ведь за что берется большинство ребят в твоем положении? Принимаются грабить людей на улице и нюхать всякую дрянь, чтобы забыться. А я не хочу, чтобы ты стал одним из них.
— Сам не знаю, что со мной будет, — пробубнил Фелипе внезапно севшим голосом. — Сам я себе такой жизни не желаю, но не могу тебе поклясться, что такого ни за что не случится. Иногда ведь улица решает, а не парнишка, который на ней живет.
— Такое случается только в том случае, если ты сам не противишься этому, Фелипе, — проговорил Ло Манто. — И никто другой не может положить этому конец — только ты сам. И приходится тебе сталкиваться с этой проблемой один на один, как и со всем остальным в твоей жизни. Но решить ее тебе по силам. Потому что у тебя есть сердце и мозги. Плюс деньги, которые твой друг велел тебе сохранять в целости пару лет. Тебе под силу вылезти из ямы и прожить хорошую жизнь. Ты такой жизни достоин, достоин попробовать, что это такое. И мне будет очень жаль, если ты профукаешь свой шанс.
— Значит, тебя не будет рядом? — спросил Фелипе. — И некому будет за мной приглядеть? Ты что, прощаешься со мной?
— Надо же мне когда–то возвращаться в Италию — живым или мертвым, — невесело усмехнулся Ло Манто. — А ты останешься там, где я нашел тебя. Тебя время от времени станет проведывать Дженнифер, но это уже будет не то, что прежде. Не будет и не должно быть. И я не хочу слышать от тебя никаких предлогов, никаких оправданий. Мол, жизнь невыносимая толкнула на кривую тропку, а другого выбора будто бы не было. Пустая трепотня, и ты не хуже моего это знаешь.
— Чего это ты вдруг на меня наезжаешь? — удивился Фелипе. — Скажи, я тебя хоть раз подвел?
— Подвел не подвел, — проворчал Ло Манто, — разве в этом дело? Главное, чтоб ты самого себя не подвел. Чтобы никогда не врал себе о том, кто ты есть на самом деле. Есть лишь один человек, которому будет очень больно, если ты оступишься, Фелипе. И этот человек — ты сам. И если я останусь жив, мне будет очень неприятно услышать об этом. А если умру, то мне, конечно, будет до лампочки. До сих пор ты боролся один и в состоянии бороться дальше.
Несколько секунд они молчали, разглядывая разношерстных прохожих — от пьянчужек до молодых мамаш, озабоченно толкавших коляски по пешеходной дорожке.
— Почему ты выбрал именно меня? — спросил наконец Фелипе. — Вряд ли я был тебе так уж нужен. Я и то в своем районе столько людей не знаю, сколько знаешь ты. И не так много я делал, чтобы получать от тебя по двадцатке в день.
— Слишком много друзей никогда не бывает, — ответил Ло Манто. — А тех, кому можешь доверять, вообще мало. Вот я и решил, что ты мне с любой стороны подходишь.
— Так ты продумываешь план, как нам покончить с этой бандой? — задал Фелипе очередной вопрос. — Или будешь придумывать, когда они в тебя палить начнут?
— Никаких «нам», — строго произнес Ло Манто. — Чтобы я тебя и близко не видел, когда начнутся соревнования по стрельбе. Я уже договорился с одним моим другом насчет того, где тебе пересидеть следующие два дня. В общем, будешь сидеть у него дома. Сам он старый и слепой, и у него есть злая собака. Надеюсь, вдвоем они тебя удержат на месте. Говорит он мало, но когда говорит, лучше его слушать внимательно.
— Самому–то мне можно хоть слово сказать? — осведомился Фелипе.
— Ни единого, — ответил Ло Манто. — Это как раз та часть моего плана, менять которую я не намерен. Так что больше говорить не о чем.
— Когда мне туда отправляться? — спросил Фелипе.
Он сидел, упершись лопатками в жесткую спинку скамейки и уставившись на бинт, которым все еще бы–ла обмотана его поврежденная рука. Подросток, как мог, пытался скрыть обуревавшие его чувства, зная, что, возможно, больше никогда не увидит Ло Манто, во всяком случае, живым. Всю жизнь он пытался ни с кем не сближаться, понимая, что в жизни на улице подобным эмоциям нет места. Безопаснее держаться от всех подальше, а дружеские отношения сводить к минимуму. Поступать наоборот было слишком рискованно. И он изо всех сил старался не привязываться к этому копу из Неаполя, рассматривать отношения между ними как чисто деловые и ни на шаг не выходить за эти рамки. Из собственного опыта Фелипе знал: на улице выживает тот, кто способен подавить в себе все чувства. Это помогает сохранить силы, сосредоточиться на главном, не обнаружить собственную уязвимость и не поддаться отчаянию. Он знал, что быть бездомным в любом городе, особенно таком безжалостном, как Нью—Йорк, лучше всего, превратившись в невидимку. Таким образом, значительно возрастают шансы, что тебя не убьют. Ло Манто перевернул в этой системе все вверх тормашками. С момента их первой встречи Фелипе понял, что отныне ему негде прятаться.